Боль матери через расстояния
общество
Она подошла ко мне на улице. Маленькая сгорбленная старушка с изборожденными морщинами лицом. Подошла так тихо, что, когда услышала: «Доча, а ты ведь в газету пишешь, да?», то вздрогнула от неожиданности.
- Да вот, письмо хотела, чтобы напечатали. Давно детей своих не видела. Потерялись они… Только ты, доча, фамилию мою не пиши. При должностях дети, зачем же позорить. Просто напиши, так мол, и так, скучает дюже за вами ваша мать.
Она протянула несколько сложенных вместе листков бумаги. Разговаривать на морозе было неуютно. Но заходить внутрь она отказалась. «Ты, доча, лучше сама ко мне приезжай», - сказала она и продиктовала адрес.
Из письма матери:
«Кровиночки мои, сыночки и дочечки! Внучата и правнуки! Как же мне плохо без вас, сил нет, так истосковалась душа моя за вами. Так хочется к вам прижаться, обнять, вздохнуть ваш запах. По несколько раз на дню бегаю к почтовому ящику, все жду какой-нибудь весточки от вас, письма или хоть малюсенькой открыточки. Хоть бы строчечку написали своей мамке, рассказали о себе. То-то мне была бы радость. Я ведь не прошу много. За мной присматривать и ухаживать не надо. Сил, слава богу, хватает. Только махонькую весточку пришлите мне…»
Анна Прокофьевна дала жизнь семерым. Двое умерли в младенчестве. Остались две дочери да три сына, все семейные. Внуки, три правнука. Все живут и здравствуют. Наверное, в этом ей повезло. Такая большая семья…
Когда вечером я нажала звонок у двери ее однокомнатной квартире на улице Победы, в пронзительной тишине он отозвался оглушительно громко. Хозяйка никак не могла открыть дверь, торопливо дергала заедающий замок, причитая: «Погоди трошки, доня, я щас!»
Сгорбленная, худая (днем она показалась моложе) женщина провожала в комнату, утирая маленьким кулачком слезы. И, видимо, уже жалея, что обратилась ко мне, спрашивала-просила:
- А может и не надо ничего писать? Пусть будет как есть, как Господу угодно…
Из письма матери:
«Старая я совсем стала. 84 года уже. Приходят врачи, из собеса девушка помогает. А вот деточки мои, кого я в муках рожала, растила, всех в люди вывела, завели семьи да разъехались кто куда. Все живут хорошо, а вот мать, жизни им давшая, забыта-заброшена. Да как же так можно, деточки? И вы ведь когда-то будете старыми. Побойтесь Бога!»
- Пока жив был их отец, мой муж, я и горя не знала. Прожили с ним в мире и согласье почти шестьдесят лет. А в прошлом году похоронила его, так теперь впору хоть на стенку лезть. День и ночь зову детей, а они будто оглохли…
Чаще всего за время моего визита Анна Прокофьевна вспоминала старшего сына Юрия Ивановича. Тридцать лет назад он, житель Новосибирска, приезжал к родителям в последний раз.
- Смотри мать, кого мы в магазине купили! - А на руках его кудрявая светловолосая девчушка хохочет. Внучка.
Правда, чуть позже Анна Прокофьевна встретилась с сыном вновь. На кладбище, прощаясь с мертвым мужем, увидела бегущего к могиле мужчину.
- Кто вы? - спросила, силясь сквозь слезы разглядеть черты лица. В ответ услышала:
- Разве не узнаешь?
Она моментально вспомнила хрипловатый родной голос.
- Юрочка, сынок!
Из письма матери:
«Мне деньги ваши не нужны, деточки. Хотя если бы по пяти червонцев высылали, то и не обеднели бы, а мне помощь. Глядишь, какую таблетку купила бы, вон они какие нынче дорогие. Радио слушаю, а там: «Дорогая мамочка, поздравляю тебя с днем рождения. И не верится, что есть такие детки, что не брезгуют старыми родителями…»
Анна Прокофьевна и сама не знает, когда порастеряла своих детей. Может, неправильно их воспитывала, может, причина в чем другом. Когда вместо покосившегося старого домика они получили благоустроенную квартиру, решили завещать ее младшей дочери Наташе. Теперь она единственная, кто навещает мать, раз в две недели приезжая из Благовещенска. Наводит порядок в скромном хозяйстве Анны Прокофьевны, покупает продукты, стирает. Оставшись одна, мать путает дни, разговаривает с пожелтевшими фотокарточками в рамке над комодом. Бывает, забывшись, распахнет форточку и кричит:
- Наташа! Наташенька!
Утром, просыпаясь, обводит взглядом убогую обстановку и тихонько шепчет: «Слава богу, живая»…
- Помню, Юрочка в армии в десантных войсках служил. Приехал на побывку и рассказывает: «Должны были прыгать с парашютом. Спросили, кто будет первым прыгать, я вызвался», - делится воспоминаниями Анна Прокофьевна, гордясь сыном.
Все ее дети достигли хорошего положения. В семьях достаток, престижные должности, солидные заработки, квартиры, машины. А она вспоминает, как работала в совхозе свинаркой, а дети прибегали на ферму, помогали. Как на саночках возили сено для своей коровы, носили ведрами воду. Затем память переходит на то, как умирал больной муж. Как молила она Бога, чтобы образумил ее детвору, чтобы приехали чада повидаться с отцом напоследок. Он умер, она осталась одна. С тех пор ведет с ним долгие разговоры во сне. Иногда не выдерживает и грозится уйти в дом престарелых. Потом спохватывается: «Ох, умру, а меня на другом кладбище похоронят. Не уж, лучше дома век доживать как-нибудь».
Удивительно, но она ясно помнит имена всех внуков. Правда, может, еще кто появился, о ком ей не сообщили. И эта ясная для ее возраста память мучает женщину больше всего. Уж лучше бы она помнила лишь вчерашний день.
Пришло время прощаться, а уйти никак не получается. Потому что надо было повернуться к старушке спиной, еще раз подчеркнуть пустоту этого маленького дома. Она провожала меня так же, как встретила, утирая кулачком уже невидимые слезы…
Из письма матери:
«Хочу рассказать о своих детях. Старший сын Юрий Иванович живет в Новосибирске. Второй, Игорь Иванович - в Москве…».
Она написала фамилии своих детей, имена их жен и внуков. Большое родовое дерево! И дни рождения и место работы упомянула. Но не будем их называть, ведь мать об этом просила.
…Эти строки для тех, кто так же, как и ее дети, забыл о своих родителях. Может, прочтя, вспомнят…
