Там страху не было места...

 

интервью

 

Эти следователи расследует дела, которые имеют отношение к военным и к армии Российской Федерации. Их работа опасная и нервная: от решения или логического вывода зависит жизнь человека в буквальном смысле. «Неверно сделанный вывод или проведенная в ложном направлении мысль могут сломать человеку карьеру, жизнь, лишить его уважения окружающих, семьи, знакомых», - с этого началось интервью с Максимом Гусейновым, руководителем военного следственного отдела Следственного комитета России по Белогорскому гарнизону Восточного военного округа.

 

- Максим Салихович, как становятся военными следователями?

 

- Служить в военных следственных органах почетно. Это связано с авторитетом Следственного комитета и, конечно, высоким уровнем профессиональной подготовки, перспективами карьерного роста. Ведь мы не просто сотрудники следственных органов, а еще и офицеры военной юстиции. Поэтому и требования к нам двойные. Не случайно в рядах военных следователей много офицеров с двумя высшими образованиями - военным и юридическим. Отсюда и ответ на Ваш вопрос: чтобы стать военным следователем, необходимо иметь соответствующее образование, опыт работы, а также обладать специфическими личностными качествами.

 

- Какими, например?

 

- Иметь безукоризненное аналитическое мышление, обладать высокой эрудированностью, сильным и волевым характером, устойчивой к давлению психикой. А еще быть настойчивым и целеустремленным. Как минимум…

 

- А как Вы стали военным следователем?

 

- После окончания 7 класса поступил в военизированную спецшколу имени Джамшида Нахичеванского в Баку. Это прототип суворовского училища, правда, условия там еще строже, по-настоящему военные. Затем закончил Военно-космическую академию имени Можайского. После этого меня направили служить на полигон ракетных войск. Это был 1992 год, развал Советского Союза. Нашу часть, которая дислоцировалась в Казахстане, расформировали. В стране был хаос. Зарплаты офицера хватало, чтобы купить хлеб на 30 дней. Но одним хлебом сыт не будешь, и в числе многих я занялся челночным бизнесом, пытаясь выжить. Потом пришло понимание: должен быть другой путь. Это был 1994 год, в Чечне началась война. И я принял решение вернуться домой, в Дагестан, поступил на юридический факультет ДГУ.

 

По окончании университета, в 1996 году, меня направили в военную прокуратуру в Каспийск на стажировку. Которая в итоге затянулась почти на целый год. Желающих получить там место было много, и все готовы были работать бесплатно. Получилось так, что осенью этого года мне пришлось съехать с занимаемого жилья. Новое нашел в доме напротив. А через два дня дом, из которого я выехал, взорвали. Поздно ночью, в 2 часа 10 минут…

 

Это был первый теракт на территории России. Основными жильцами взорванного дома были семьи военнослужащих Каспийского пограничного отряда Северо-Кавказского пограничного округа. По официальным данным, тогда 67 человек погибли, в том числе дети, женщины, офицеры-пограничники, военнослужащие... Спасти удалось 39 человек. Основная версия следствия была месть пограничникам со стороны криминальных структур - офицеры погранслужбы отказали контрабандистам открыть канал на границе с Азербайджаном для провоза крупной партии оружия либо наркотиков.

 

Тогда была сформирована следственная группа, человек 50, которую возглавил приехавший из Москвы первый зампрокурора пограничных войск России. Каждый вечер мы собирались на совещания. Разрабатывали тактику следственной работы, подводили итоги, тогда же выделялись лучшие следователи. И раз за разом руководство отмечало, как я вел допросы - они были полными, объективными, без отклонений от направления расследования. И однажды глава следственной группы спросил у меня: «А почему Вы в гражданском?» - «Так я официально не устроен на службу», - ответил. Тогда прозвучал вопрос к моему руководству: - «Где работает?» - «В прокуратуре» - «Кто он?» - «Стажер» - «Чтобы после совещания его документы были у меня», - последовало распоряжение. И через полтора месяца вышел приказ о назначении меня на должность следователем прокуратуры пограничных войск с последующим переводом на новое место службы.

 

Это было начало 1997 года. Сложное время для всех. Условия службы были не просто тяжелые, а невыносимые. И очень много солдат заканчивали жизнь самоубийством. Мы практически каждый день выезжали, точнее, вылетали на вертолете на места происшествий. Самострелы, неосторожное обращение с оружием... В те годы было много небоевых потерь.

 

- Это был самый тяжелый период Вашей службы?

 

- Нет, были сложнее. Но именно тогда я набрался следовательского опыта - осмотр места происшествия, расследование и так далее. А летом 2001 года меня командировали в Чечню, где начался второй этап войны.

 

Тогда на место работы в горы Чечни к пограничникам попасть можно было только на вертолете через Владикавказ, который сопровождали самолеты - по дороге запрещено было передвигаться, вокруг велись боевые действия. Хорошо помню первые сутки, точнее ночь на новом месте. Когда добрался, было уже затемно, расположился в палатке. С дороги сильно устал, потому быстро уснул. А в два часа ночи меня с койки буквально сбросил грохот систем боевого залпового огня «Град» и «Ураган». Моя палатка находилась на склоне горы, а орудия были установлены сверху. Представьте - темень, грохот со скрежетом по металлу, который они издают, и ты среди этого хаоса звуков…

 

- Такое, наверняка, долго не забудешь…

 

- Многое трудно забыть. Особенно тех, кого на твоих глазах забирала война. Помню случай: напротив палаток военных следователей жила группа спецназа. С одним из ребят, Сашей, я сдружился.

 

Однажды утром смотрю, они в полной экипировке проходят мимо. Мы с Сашей перекинулись парой слов. Потом их вертолет взлетел. А через 15 минут поступает сообщение, что вертолет обстреляли, и он упал. Мы выехали на место для проведения следственных действий. И увидели, что когда вертолет упал, его винты еще некоторое время работали, а лопасти покромсали тех, кого выбросило из кабины. Мы несколько часов собирали разрубленные лопастями части тел ребят. И Сашу мне пришлось собирать по частям…

 

- Что в такие моменты чувствовали Вы и что должны были чувствовать?

 

- Тут чувствам не было место, на первом месте была работа. Мы должны были опознать и собрать их. Но, да, морально было тяжело...

 

- Как правило, в таких условиях восприятие мира у человека ломается. Не остается места страху, боли…

 

- Чувство страха было притуплено. Мы перестали бояться, исчезло чувство тревоги. Все понимали - мы в зоне боевых действий, но когда-нибудь уйдем отсюда. Там, за границей войны, нормальная жизнь. А здесь просто нужно делать свою работу...

 

- Как долго Вы прослужили в Чечне?

 

- Семь лет с небольшим перерывом - через полгода меня отправили в Петербург, но прослужил я там месяца три. Не смог принять действительность, в какой-то степени и отношение окружающих, снизилась самооценка. Чувствовалось, что ты здесь никому не нужен, ты чужой. Поэтому рвался обратно.

 

- А может, просто не могли жить без риска?

 

- Возможно, риск был у меня в крови. Кстати, вот пример. Приезжаю из Петербурга на место службы, а так как никто не знал, что я должен приехать, никто меня и не встретил. Я же нанял таксиста, с которым и доехал до Ханкалы - это пригород Грозного. А тогда, чтобы боевики не бомбили, пригород укутывали в дымовую завесу. И в условиях нулевой видимости да еще на такси я прибыл на новое место службы. Чем немало удивил свое новое начальство… Но в Чечне я знал буквально каждый угол. И чувствовал себя там уверенно. А еще многие меня считали безбашенным - в условиях войны часто теряешь всякое чувство страха.

 

- А в чем именно это проявлялось?

 

- К примеру, направляясь на место расследования, по правилам безопасности ты должен надеть бронежилет, получить оружие, передвигаться только с сопровождением, в боевых бронированных автомобилях. Но машин на всех не хватало, а делать работу надо. Ты сидишь, кругом война, никто не является по вызову в прокуратуру, ни подозреваемые, ни свидетели. Тогда приходишь к прокурору и говоришь: «Там колонна идет (военных или милиции), разрешите, я с ними поеду на следственные действия». В общем, обманывал... Полученные бронежилет и пистолет оставлял в сейфе - в них не было смысла, могли либо отобрать, либо убить за них. А до места добирался на попутках. Как правило, ближе к ночи. Однажды вот так прибыл поздно, захожу на пропускной пункт, а мне дежурный: «Вы кто?» - «Я - следователь по особо важным делам». «А на чем приехали?» - «На попутке…». Смотрит на меня, не верит. Вызвал коменданта (тогда глав администраций не было), а тот мне: «Смотрю на вас - вы либо боевик, либо сумасшедший…».

 

- Всегда так было - с риском для жизни?

 

- Расскажу еще об одном случае. Совершено преступление. Я поехал с адвокатом, кстати, единственным на все 40 сотрудников прокуратуры. По национальности он ингуш, амнистированный боевик, правда, никто об этом не знал. Так вот, выехать нам удалось ближе к ночи (а завтра уже смысла не было бы). Думали, что недалеко. Однако, как позже выяснили, существовали два села с одинаковым названием. В итоге приезжаем мы в первое село. Десяток домов полуразрушенных, дорога обрывается в конце улицы, а потом  - серпантин. Темно. Мы едем. Наверху, на «пятачке», нас встречают человек 15-20 - все до зубов вооруженные, бородатые чеченцы… Понимаю, что обратной дороги нет. Я открываю дверь, выхожу, здороваюсь, говорю, что из прокуратуры и мне нужен их начальник. А они меня незаметно окружают. И все молчат. В это время ингуш решает выйти из машины. Поздоровался, начал разговаривать с ними, в общем, разрядил обстановку. Тут подошел «главный», удивился, что посреди ночи прокурор с адвокатом приехали. Объяснил, что нам нужно было подняться по другому серпантину. И порекомендовал сегодня никуда не ехать. «Вас сразу убьют, с ночными гостями там не церемонятся, потому что кругом война», - говорит. «Почему вы не убили?», - спрашиваем. «Да интересно было, кто к нам пробился…», - получили ответ.

 

Мы так и не поняли, кто это были. В общем, спускаемся по серпантину, я ингушу признаюсь: у меня ноги ватные стали, когда понял ситуацию… А он в ответ смеется: «А по их лицам видно было, что перепугались они - к ним-то днем никто не поднимается, а тут двое федералов, ночью, да без оружия, да еще так обыденно про дорогу расспрашивают…».

 

- А после Чечни где продолжили службу?

 

- После этого, в 2007 году, меня направили на Дальний Восток, в Бикин Хабаровского края. Там я прослужил три года в должности руководителя военного следственного отдела. Кстати, мне хватило года, чтобы сплотить коллектив и занять первое место по Дальнему Востоку среди следственных отделов.

 

После этого, в 2010 году, был переведен сюда на должность руководителя военного следственного отдела по Белогорскому гарнизону. Здесь тоже хватило полтора года, чтобы вывести работу отдела на первое место. Два года мы были первыми. Но потом получилось так, что в результате переводов личного состава на другие места службы из всего коллектива остался я да один следователь. Пришли новые люди, у которых не было достаточного опыта, знаний, порой даже и желания… В итоге мы «скатились». Потребовалось время, чтобы вернуть утраченные позиции. Как говорится, один в поле не воин. Нужно было все показать, рассказать, обучить, сплотить. И вот в прошлом году наш отдел вновь занял первое место. Снова стали лучшими…

Елена Гладышева

Продолжение интервью в следующем номере